Звездная рапсодия - Страница 63

— Кажется, я начинаю понимать, — медленно сказала Лена. — И, надеюсь, Лола будет переводить мои статьи с большей пользой для нашего общего дела.

— Ты уже знаешь, о чем писать, — ласково улыбнулась Эо. — Тогда возьми на вооружение еще одну интересную деталь. Процесс механизации и автоматизации производства во всех областях ширится, растет по экспоненте. Рано или поздно вы достигнете изобилия, это вопрос не принципиальный. Уже сегодня в ваших странах полностью удовлетворяются жизненные потребности людей — никто не умирает от голода, у всех есть крыша чад головой, никто не страдает or отсутствия одежды и обуви. Вы твердо знаете, что эти потребности будут удовлетворяться все шире, полнее и разностороннее. Как и то, что рабочий день в конце концов будет сведен к минимуму… И тогда обязательно найдется кто-то, кто не захочет заниматься ни наукой, ни спортом, ни искусством. Для таких людей свободное время окажется не благодеянием, не благом, а проклятием. Они станут прожигать жизнь, растрачивая все свои силы и способности на сомнительные удовольствия, удовлетворение базальных инстинктов. Они не сумеют найти для себя занятия, достойного Человека Разумного. Не знаю уж, что это будет: бесконечные зрелища или азартные игры, беспробудное пьянство или что-то еще… Значит, нужно всячески разъяснять сущность этой страшной опасности: то, что не работает, не упражняется, — атрофируется. Когда-то, на заре Коммунистической эры, был провозглашен лозунг: «Кто не работает, тот не ест!» Это было суровое время… Но не нужно надеяться, что будущее окажется менее суровым. Рано или поздно жизнь выдвинет на повестку дня тот же лозунг, но в еще более жесткой редакции: «Кто не работает, тот умирает». Конечно, не обязательно понимать под работой производство каких-то материальных ценностей, Но люди должны понять, что если они салишат себя возможностей дальнейшего развития, то результат будет такой же, как если бы они вздумали морить себя голодом, а то и вообще не дышать. Всякая система, Леночка, сохраняет целостность, способность к развитию лишь до тех пор, пока она находится в напряжении. Сними напряжение — и система рассыпалась.

— Но даже у нас, в нашем времени все еще существуют такие понятия, как «рабский труд», «неблагодарный труд», «мартышкин труд», — сказала Лена. — Так это воспринимается субъективно.

— Все бывает, — согласилась Эо. — Только то, что бывает, не должно заслонять того, что есть, и того, что будет.

— Здравствуйте, Иван Алексеевич!

— А-а, Генеральный. Ну, здравствуй. Опять решил присниться?

— А я не снюсь. Я, как говорится, собственной персоной.

— Вот так я тебе взял и поверил. Кто ж это может к министру без предварительного доклада «собственной персоной»? Нет, братец, что там ни говори про бюрократизм, а без доклада никак нельзя. У нас ведь время расписано под завязку… Да чего это я тебе объясняю! Но ты, я гляжу, сегодня хоть одетый… Так вот, посоветовались мы тут и решили, что ты мне приснился. Что скажешь?

— Ничего не скажу, Иван Алексеевич. Раз уж такое общее мнение.

— И опять снишься?

— А это опять-таки — какое решение будет по этому вопросу.

— Ты мне голову не морочь. Объясняй все, как есть.

Аверин вздохнул.

— Если бы я сам понимал. В общем так: они научились трансформировать время в пространство и обратно. Я сейчас говорю с вами из свернутого пространства в области физического коллапса, в контакт осуществляется практически мгновенно, за счет энергии времени. Правда, понятно?

— Не смешно.

— А мне тоже, Иван Алексеевич. Но, думаю, все это может как-то объяснить профессор Козырев. Дело сейчас не в этом. Люди эти — наши далекие потомки, хотя точную дистанцию во времени установить пока что не удалось, А они от прямого ответа почему-то уходят. Похоже, у них какое-то иное представление о времени.

— Так, допустим. Строй у них коммунистический?

— Конечно.

— Ну, слава богу. А то я уж тут было засомневался, как там в будущем…

— Шутите, Иван Алексеевич… В общем, насколько я понял, наш образ действий, всю политику в целом и во всех областях они одобряют, но категорически настаивают на одном: на всяческом форсировании этого образа действий.

Пожилой, уставший человек опустил голову, задумался. Потом сделал рукой какой-то неопределенный жест, нашел глаза Аверина.

— Стало быть, критикуют?

— Н-нет. Просят.

— Ага, требуют. Эх, Коля, Коля… Критика должна основываться на полноте объективной информации. А если ее нет… Это не критика даже. Так, критиканство, нигилизм. «Я б на их месте…» Ну, а конкретно?

— Да все то же, Иван Алексеевич: «быстро, по возможности быстро», а потом — «еще быстрее»!

— Ладно, мы все можем. Можем и еще быстрее после «по возможности быстро». Кажется, это еще Лист такое придумывал?

— Н-нe знаю. В музыке не силен.

— А зря, в наше время нужно стараться всюду быть сильным. Ладно, все это побоку, как говорится. А чем-то конкретным они помочь обещают? Скажем, по твоей родимой линии?

— Как вам сказать… И да, и нет. Идей накидали лет на сто. Довольно перспективных. Однако вот техническая доводка — целиком, на наши плечи. Да тут они правы: иначе массовое осуществление никакой идеи не наладишь… Нет, нет, Иван Алексеевич, трогать меня нельзя, они предупреждали.

— А что будет-то? Рассыплешься?

— Да нет… Говорят, что я могу оказаться в вашем теле, а вы — в моем…

— Вот было бы здорово! Хотя для тебя — не шибко… Ладно, не стану тебе карьеру портить. Ну, если все, тогда, как говорится, «спасибо, что позвонил». Буду просыпаться.