В каких единицах вы стали бы измерять, какими математическими терминами описывать такие явления, как любовь, вдохновение, страх или совесть?
Это невозможно. Но разве отсюда следует, будто ваша психология уже сегодня не может претендовать на звание научной дисциплины? Возьмем теперь немного глубже. Процессы мышления, текущие в мозгу разумного существа, до сих пор не нашли у вас никакой математической интерпретации. Парадокс: все ваши науки, все ваши точные знания получены вами благодаря наличию у вас «неточного», чуть ни «антинаучного» аппарата — головного мозга! Значит, ваше понятие научности, ваше науковедение нуждается в серьезной корректировке. Лишь при этом условии вы можете рассчитывать на появление у вес достаточно «сумасшедшей» теории, которую ваша наука ждет с превеликим нетерпением много лет.
… Обстановка, придуманная каждым из землян, исчезла, осталась лишь женщина. Они снова увидали себя за круглым столом в небольшом зале, рядом с хозяевами космической базы.
— Меня зовут Эо, — продолжала женщина, — с Григорием вы уже знакомы, но здесь у него будет другое имя: Гаал. Слева от меня — Юон, справа — Лей. Каждый из нас будет вашим гидом на базе. Мы постараемся исчерпывающе ответить на все ваши вопросы, расскажем о некоторых важных или забавных вещах… Предлагается такое распределение: я буду сопровождать Балашову, Гаал — Воронова, Юон — Аверина, Лей — Невского. Если вы не возражаете, в дальнейшем мы будем называть вас только по именам… Спасибо. Так будет легче входить в психологический контакт. У вас есть вопросы, не терпящие отлагательства, Николай?
Аверин кивнул, поднялся.
— Мы сможем поддерживать связь с планетой?
Эо чуть улыбнулась.
— Не сразу. Позже вы поймете причины. Но если вы выйдете на связь, скажем, через час земного времени с момента старта?
— Не понимаю… Мне кажется прошло гораздо больше времени.
— Здесь иное время, Николай. Мы живем в свернутом времени, на этом основана вся наша экспедиция. Вы можете прожить на базе несколько суток, даже месяцев, а на Земле пройдут минуты и секунды… При желании с вашей стороны мы имеем возможность вернуть любого из вас обратно в то же мгновение, в которое вы стартовали. Сущность этого кажущегося парадокса вы поймете позднее. Итак, договорились?
Аверин улыбнулся, пожал плечами.
— Что ж, командуйте.
За свои тридцать лет Аверин повидал и пережил немало, в результате чего научился трезво оценивать и рассчитывать свои силы, критически, будто со стороны, рассматривать собственные слова и поступки. В то же время он научился распознавать и чужие характеры, оценивать возможности людей, их склонности, симпатии и антипатии. Это очень помогало в повседневной работе. Люди уходили от него окрыленные полученным заданием: Аверин всегда знал — где человек в состоянии проявить весь свой талант, выложиться до конца.
Конечно, для этого приходилось подолгу присматриваться к каждому, пристально вглядываться в его внутренний мир, и нельзя было сказать, чтобы такая работа доставляла удовольствие, была легкой… Но именно это позволило ему стать Генеральным конструктором, руководителем большого количества людей, многие из которых — в этом он всегда отдавал себе отчет — были отнюдь не глупее и не хуже его. И все-таки принимали его руководство как нечто само собой разумеющееся. Он и сам удивлялся этому, пока не услышал случайно оброненную кем-то из пожилых коммунистов фразу: «Аверин у нас самый партийный. Такой, если и взгреет, так за дело и от имени дела, а чего ж на него, на Дело обижаться?»
… Идя рядом с Юоном, Аверин настороженно прислушивался и присматривался ко всему, что исходило от этого человека. Он вдруг поймал себя на мысли о том, что настороженность органически включает в себя и недоверие, порой даже антипатию, готовность к отпору и, проанализировав причины этого, улыбнулся: конечно же, его никак не устраивает, чтобы кто бы то ни было так или иначе посягнул на его мировоззрение! В то же время он понимал, что идущий рядом с ним человек может обладать гораздо более сильным интеллектом, не говоря уж о знаниях. Весьма вероятно также, что все они обладают глубокими знаниями и в области психологии, в той или иной степени владеют методами внушения, гипноза, и Аверин может сам не заметить, как они обратят его в свою веру… Ну, это мы еще посмотрим! — мысленно усмехнулся он и вдруг остановился, как вкопанный, широко раскрыл глаза: перед ним, насколько хватал глаз, раскрылся необъятный морской простор, шатер голубого неба с бегущими по нему легкими облаками, буйная зелень субтропической растительности, золотистый песок просторного пляжа…
— Неплохо придумано! — сказал он наконец, искоса глянув на своего гида. Юон отрицательно покачал головой.
— Ошибаешься, Николай. Все это — не плод воображения и не чудеса голографии. Перед тобой самая что ни на есть реальность. Если есть желание, можешь выкупаться. Только… Ну-ка, психологический практикум: смотри внимательно, чего здесь нет?
Аверин принялся оглядываться, напряженно ища «дефицит», а в сознании одновременно росло недоумение: «Черт их знает, — говорят вроде бы совершенно нормальным, современным языком… Да и чувство юмора, как говорится, нашенское…»
— Не видишь? — рассмеялся Юон. — Подскажу. Где твоя тень?
Аверин посмотрел вниз, огляделся, — действительно, тени нигде не было. Он поднял голову.
— А где Солнце?
— Видишь, есть предел и нашим возможностям, — ответил его гид более серьезным тоном. — На базе мы вынуждены пользоваться консервированным, запасенным впрок светом. Как это делается, Гаал расскажет Кириллу, а тот, сообразуясь с тезаурусом своих современников — остальным. Пока старайся верить на слово: этот рассеянный сеет и тепло по качеству нисколько не уступают тому, что вы обычно получаете от Солнца. Теперь давай-ка освежимся, потом подумаем о связи с планетой. Не возражаешь?